надо было по интонации и тембру голоса определять самочувствие космонавтов. Ведь никакого ЦУПа с системами обработки и отображения информации тогда мы не имели. Источником оперативной информации «в реальном времени» был сам космонавт. <…> Мне нравилось наблюдать за Гагариным, когда он вел переговоры с экипажем. Он сам явно не скрывал, что получал при этом удовольствие” [4]).
Кроме того, Гагарин администрирует не только профессиональную деятельность своих товарищей-космонавтов, но и повседневную жизнь всего гарнизона: потенциальных космонавтов, их жен, обслуживающего персонала, охраны и т. д. Его возможности и претензии простирались довольно далеко: он мог издать распоряжение о запрете ношения на территории Звездного военной формы – и останавливать людей на улицах (их было немного, и все так или иначе знакомые) с замечаниями: “Я же давал команду, чтобы в летном обмундировании по городку не ходить” [5]; мог затребовать снегоуборочную машину только для того, чтобы замести следы при краже автомобиля у только что купившего ее товарища (“У летчиков принято разыгрывать друг друга. Юрий Алексеевич этой традиции остался верен” [5]); мог, подвозя приятеля-космонавта с работающей в здешней медсанчасти женой, спросить строгим голосом – даже не его, а ее: почему, собственно, она опаздывает на работу? Вообще, прорабатывать знакомых приходилось часто – за неявку на зарядку, за систематические опоздания, за нарушения дисциплины; к отчетно-выборным партсобраниям следовало писать на товарищей “аттестации” – причем непременно объективные, иначе обвинят, что “плетешься в хвосте отсталых настроений некоторых космонавтов” [9].
Странно, конечно, что человек, который хлопает по плечу Че Гевару, трогает за коленку английскую королеву и целуется с Лоллобриджидой, у себя дома работает еще и кем-то вроде управдома. Странно; но если главная характеристика публичной жизни Гагарина в 1960-е – отсутствие трения, доступность всего, то что касается профессиональной сферы, тут все было наоборот; он был не сам по себе, но часть механизма, в котором было полно паразитных шестеренок, замедляющих движение, увеличивающих потери на трение и создающих ненужный перегрев; и проще было выполнять многие странные обязанности самому; проще для всех.
Сейчас Центр подготовки космонавтов и Звездный городок не вполне одно и то же, первое – скорее структурно-административное понятие, второе – скорее уже географическое. В начале 1960-х никакого раздвоения не было: где одно, там другое. Еще в январе 1960-го вышла директива главкома ВВС, согласно которой учреждался ЦПК, состоящий из нескольких отделов (управление, учебно-тренировочный, клуб, охрана; 20 космонавтов, 70 военнослужащих, 99 рабочих и служащих). “Легковых автомобилей было всего четыре, один санитарный автобус и два грузовика. И – восемь караульных собак!” [6]. Позже рядом с военным аэродромом “Чкаловский” по Ярославской железной дороге стали строить не то что даже город, а особую войсковую часть, а по сути – государство в государстве.
Сейчас кажется, что от советского левиафана трудно было ожидать подобной заботливости, однако в тот раз начальство посоветовалось с космонавтами – раз уж многие из них, в том числе Гагарин, отказывались от подаренных им за полет огромных квартир в Москве на Кутузовском, лишь бы жить поближе к месту службы, – как бы они хотели, чтобы выглядели их дома[70].
Есть сведения, что по изначальному проекту семьи космонавтов должны были жить на американский манер, в отдельных коттеджах; однако Гагарин – яркий штрих для исследователей его характера – убедил начальство и коллег, что лучше будет жить в большом многоквартирном доме: “Зачем коттеджи? Давайте жить все вместе. Ведь так веселей!” [8]. И они зажили на манер Незнайки и его друзей – коммуной.
Космонавтские дома – точнее, первую из будущих двух 11-этажных “башен” – стали строить в 1964-м; а в 1965-м Гагарины въехали в новую квартиру; на тот момент уже начали работать школа, магазин, ясли, детский сад, бассейн. Снабжение в городке было, по общему мнению, фантастическим: ананасы, сервелаты, икра, хороший алкоголь; в этом смысле здесь точно был микрокоммунизм. “Городок был закрытым, хорошо охранялся, поэтому двери в квартиры никогда не закрывались. И когда детей укладывали спать, все – и мужчины, и женщины – шли играть в хоккей. Брали форму, брали клюшки и ночью – другого свободного времени не было – играли. Если взрослые уезжали на государственный прием, то все дети оставались в одном доме под присмотром кого-нибудь из старших” [10].
Космонавтские “башни” соединили одноэтажным переходом; к нему примыкала пристройка: большой зал и подсобные помещения. Квартиры здесь были – и есть, надо полагать, – трех– и четырехкомнатные, нетиповые, с большими кухнями и ванными. Гагариным досталась четырехкомнатная; если вам интересно, как выглядит эта квартира изнутри, посмотрите на youtube фильм “Гагарин, я вас любила”; там его вдова, Валентина Ивановна, допустившая в дом журналистов с камерой, позволила снять интерьеры.
Дома Гагарин часто ходил в спортивных штанах и белой майке. В квартире его жили белка в колесе [12] и попугай в клетке – идеальный набор для тех, кто склонен видеть в домашних питомцах отражение, метафору или ключ к жизни их хозяина. “В быту Юра был человеком скромным. <…> Я даже импортных шмоток у него не помню, ходил он в том же, что и все. Прислуги ни у кого из наших космонавтов никогда не было. Так что женам приходилось туго, ведь в доме всегда было полно людей. Помню, что жена Юры всегда ходила с сумками – то из магазина, то в магазин…” [13].
О том, что представляла собой рабочая – режимная – жизнь Гагарина в 1960-х, в те дни, когда он не был в командировках, можно понять по этому отрывку: “Жизнь была размеренной. Утром зарядка, это обязательно, потом завтрак. Мы спускались в столовую из своих «апартаментов», а ребята приезжали со Чкаловской, где они жили. После завтрака – медосмотр: пульс, давление, частота дыхания, кое-какие тесты. Перед испытаниями – на центрифуге, в термокамере – обследование было более серьезным. Раз в квартал проводился углубленный медицинский осмотр. После медосмотра – занятия: теоретические, тренировки на тренажерах и стендах, физподготовка; словом, день был напряженным. В шесть часов занятия заканчивались. После ужина ребята уезжали домой” [6].
Часто приходилось посещать московские и подмосковные “фирмы” – то есть конструкторские бюро: осваивать технику. Много времени посвящалось рутинным тренировкам, связанным с поддержанием имеющихся и освоением новых космических навыков. Все это кажется не ахти каким интересным, однако, если прислушаться к свидетельским показаниям, выяснится, что задания выполнялись самого удивительного свойства [14]. Например: “В горизонтальном полете и в условиях невесомости Юрий Алексеевич должен был написать текст «Циолковский – основоположник космонавтики»”. (И как? “Анализ почерка показал, что при фиксации космонавта к креслу кратковременная невесомость не оказывала существенного влияния на характер почерка, а в состоянии свободного перемещения в «бассейне невесомости» никому из шести человек не удалось произвести запись текста” [14].)
Или – чего только не предполагает, оказывается, профессия космонавта – к примеру:
“Во время